"Лариса Лужина не принадлежит к актерам, претендующим на бытовую конкретность создаваемых ею образов. Она не склонна к характерности, ей не нужен точный бытовой жест, а в облике ее героинь не прочитывается определенная и насыщенная биография. Лужина всегда играет чуть идеальную, поэтическую девочку из сказки, похожей на жизнь, или из жизни, напоминающей сказку. Ее героини изначально награждены прекрасными качествами цельности и доброты, справедливости и благородства, и с удивительной стойкостью они проносят все эти качества незамутненными, нимало не поблекшими, через цепь обстоятельств сложных и суровых. Секрет успеха актрисы именно в способности с заразительной силой воплотить идеал благородства, чистоты и преданности, нетленный во все времена".
Читаем статью, опубликованную в 1972 году:
"Тоненькая белая фигурка метнулась к окну. Раскинув руки, она поднялась над ранеными, и звенящий голос понесся навстречу немецкому самолету: «Дурак, косой, трус! Улетай, трус, пока не сбили!» Как заклинание, несколько раз прозвучали эти слова, и чудо свершилось — фашист улетел. Возбужденная, ожесточившаяся в своем бессилии, только что охваченная настоящей паникой, палата тяжело раненных возвращалась к обычной жизни и уже весело смеялась над странным поведением своей санитарки.
Весь этот эпизод диковинного единоборства человека и машины более всего походил на сказку, ту самую сказку, где добро осиливает зло, где правда успешно спорит с кривдою, где награда ждет стойких и смелых. В этом современном фильме, повествовавшем о войне, хотя и очень мало похожем на другие ленты на эту тему, как бы вновь оживала та самая сказочная, а вернее — высшая нравственная истина, которая и составляет существо всякого народного миросозерцания. Сыграть эту юную девушку, одержавшую победу над врагом куда более могущественным, чем все Ка- щеи и ведьмы прошлого, в поведении и облике которой заключена не обиходная, ежедневная, сегодняшняя, бытовая, а высшая нравственная правда, довелось Ларисе Лужиной в фильме «На семи ветрах».
Лариса Лужина не принадлежит к актерам, претендующим на бытовую конкретность создаваемых ею образов. Она не склонна к характерности, ей не нужен точный бытовой жест, а в облике ее героинь не прочитывается определенная и насыщенная биография. Лужина всегда играет чуть идеальную, поэтическую девочку из сказки, похожей на жизнь, или из жизни, напоминающей сказку. Ее героини изначально награждены прекрасными качествами цельности и доброты, справедливости и благородства, и с удивительной стойкостью они проносят все эти качества незамутненными, нимало не поблекшими, через цепь обстоятельств сложных и суровых. Секрет успеха актрисы именно в способности с заразительной силой воплотить идеал благородства, чистоты и преданности, нетленный во все времена.
Вероятно, это своеобразие Лужиной, неясный внутренний свет ее личности, способный потеряться и поблекнуть в торжественной обстановке экзамена, привели к тому, что девушка осталась незамеченной на приеме в Ленинградском театральном институте.
Лужина вернулась в Таллин, работала на фабрике, была манекенщицей в Доме моделей. Но мечта о сцене не покидала ее. На нее обратили внимание в самодеятельности и пригласили сниматься. ...
Теперь Лужину, имевшую некоторый кинематографический опыт, приняли во ВГИК. Впрочем, во время учебы ее находили маловыразительной, нереалистичной, слишком «голуб*й». Это были нелегкие годы в мастерской С. А. Герасимова, который всегда старался помочь ученице и у которого она играла роль Катерины Ивановны в учебном спектакле «Братья Карамазовы».
Но художественная тема Лужиной еще не сложилась. Ее творческий облик не приобрел определенности и законченности. Актриса не находила себя в фильмах реалистически достоверных, прозаических. Она как бы выпадала из их художественного строя. Заметна была и ее инородность, неслиянность с другими персонажами. Она существовала как бы в другой сфере, жила в своем, особом ритме. Чтобы зазвучать, дарование актрисы должно было найти близкий ей художественный материал, совпасть с обобщенно-поэтическим видением мира режиссера и сценариста.
Именно так и произошло в фильме С. Ростоцкого и А. Галича «На семи ветрах», где Лужина впервые играла главную роль.
Здесь ей оказалась близка поэтическая интонация режиссера, условность его повествования о девушке, приехавшей на передний край войны и стойко ждущей там своего жениха. В советском кино тех лет парадные фильмы о войне уже сменились достоверными лентами о рядовом героизме, о боевых эпизодах локального плана. И стала настойчиво ощущаться потребность в новом взгляде на военную тему, в ее новой художественной трактовке. Эта новая трактовка неожиданно, а может быть, и закономерно оказалась в прямом родстве с уже ведомой, но основательно забытой интерпретацией времен самой войны.
Фильм «На семи ветрах» — это как бы своеобразная вариация на симоновскую тему «Жди меня».
Уже само многообразие жанровых вариаций этой темы — от лирической до драматической — говорило о том, что художественная емкость ее была велика. Она вобрала в себя мотивы великой любви и беспредельной верности, духовной красоты и нравственной силы русской женщины. Эта тема не могла, не должна была совсем исчезнуть в послевоенном искусстве. И она вновь возродилась в фильме «На семи ветрах», разработанная уже в драматически повествовательном плане, но сохранившая поэтическую обобщенность и страстную лирическую силу.
Фильм «На семи ветрах» — это кинематографический памятник советской женщине, ее мужеству и стойкости. Это поэтическая баллада о войне, вызванной темными силами и побежденной человеком. Баллада требует не бытовой точности, а верности основного тона, мелодии и ритма. И все это было в героине фильма Светлане, в героине Лужиной.
О недавно перенесенном тифе свидетельствуют только коротко остриженные волосы Светланы, о нелегкой фронтовой доле — великоватая мужская телогрейка да шапка-ушанка. На лице девушки нет следов усталости, худобы болезни, ее тонкие гибкие пальцы вряд ли подтверждают, что Светлана состирала и обморозила руки. Она мало меняется на протяжении фильма, всегда ровна, спокойна, отзывчива.
Внутренней правдой образа Светланы— Лужиной становится ожидание, но не пассивное или томительное, а деятельно-драматическое, связанное с общей борьбой с врагом. Она не просто ждет, стоит, как символ, а завоевывает это свое право на ожидание. Незаметная и непризнанная, не зачисленная на довольствие, она выполняет любую работу. Она помогает членам редакции, затем дежурит у раненых, она идет в смертельно опасную разведку по заданию боевого отряда. Для всех она — приветливая «хозяйка дома» на «семи ветрах». Но люди приходят и уходят, а Светлана остается, чтобы здесь встретить любимого.
И полностью раскрывается она в мечте. Вспомним сцену, когда Светлана— Лужина ждет пробуждения закрывшегося до макушки и заснувшего в ее комнате военного. Ей хочется хоть на миг увидеть в нем своего Игоря. Глаза девушки лучатся счастьем, трепетным ожиданием.
Она и боится спугнуть призрачность надежды, и всем своим существом жаждет, чтобы спящий проснулся. Бережно касается она его вещей, гладит рукав шинели. Нежность во всем — в этих легких прикосновениях, в сияющих глазах, в полуулыбке. И, зажмурившись от радости, ждет Светлана, когда спящий, наконец, сбросит с лица покрывало.
Актрисе удалось и трудное объяснение ее героини с удачливым журналистом Суздалевым. В словах Светланы, отвергавших любовь-однодневку, любовь на безлюдье, был элемент ложной патетики. Но у Лужиной они были проникнуты подлинным негодованием и исполнены верой в свое настоящее, единственное чувство. И третья сцена. Среди писем, застрявших на заброшенной почте, есть и ее, Светланино, письмо. В осажденном насмерть доме не сочтется за грех немного поразвлечься чужими довоенными радостями и горестями. Так случается, что Светлане приходится читать вслух свое письмо. Голосом, полным любви, прерывающимся от волнения, произносит она заветные слова, адресованные только одному, неповторимому и незаменимому. Но для измученных солдат эти слова и манера чтения Светланы подтверждают то, что и их ждут, так же стойко, преданно и верно.
Когда немецкий режиссер И. Хюбнер увидел Лужину в «На семи ветрах», то сразу же решил, что только она может исполнить главную женскую роль в его многосерийном телевизионном фильме «Доктор Шлютер». У других членов съемочной группы сначала были сомнения — сможет ли русская сыграть немку. Но при встрече, рассказывает сценарист К. Эгель, эти сомнения сразу же отпали. Актриса покорила всех «внутренним светом», обаянием, цельностью. Это была, конечно, она — героиня будущего фильма, непреклонная и нежная, женственная и решительная антифашистка Ева Дорн.
Лужина понимала сложность предстоящей работы. Чтобы максимально приблизиться к образу Евы, актриса научилась свободно вести роль по-немецки. И хотя фильм все- таки потом озвучивали из-за акцента, это помогло ей не быть инородной рядом с партнерами. Но не только добросовестность и профессионализм позволили Лужиной справиться с этой сложной задачей.
В свободе перехода из одной нации в другую еще раз сказались особенности дарования актрисы, ее умение передавать высокий строй человеческой души, некую вневременную положительность, идеальность и чистоту.
Сначала участие Лужиной в «Докторе Шлютере» должно было ограничиться первой серией — Ева Дорн погибала в концлагере. Но индивидуальность актрисы затрудняла для создателей картины поиски ее наследницы. И на роль дочери Евы—Ирены снова была приглашена Лужина. Обе роли принесли исполнительнице широкое зрительское признание и премию — золотую ветвь телевидения ГДР.
В Еве, как и в других героинях Лужиной, сильны качества прекрасные и возвышенные. И хотя ее коммунистическая деятельность мало развернута в картине, лучшие черты Евы проявляются в отношениях с Мартином Шлютером. Сначала деловые, они скоро переходят в любовные. И актриса находит для своей героини особые ритмы. Все, что ни делает Ева — говорит ли, двигается, слушает, думает, — наполнено любовью. Тревоги и переживания Мартина, с трудом выбирающего свой жизненный путь, мгновенно отражаются на ней. Она отзывчива, нежна, внимательна. Она — вся в любимом и для него. Но именно поэтому предприимчивость, хитрость, интриги Мартина не укладываются в сознании Евы. Его женитьба на развратной дочери коммерсанта Вальберга во имя вступления в клан сильных мира сего так потрясает Еву, что ей трудно прийти в себя. Не гнев, не боль, а растерянность и недоумение сначала отражаются на ее лице, а потом сменяются глубочайшим презрением.
Заданные в начале стойкость и мужество Евы подхвачены актрисой в финале. Повзрослевшая, худенькая и скованная сидит Ева в поезде с адвокатом Вальбергов, который ради спокойного будущего молодых супругов должен проследить за ее отъездом из города. Все это причиняет ей нестерпимую боль. Но Ева держится и даже находит в себе силы предупредить друзей: «Шлютер — опасность». И лишь в маленькой загородной гостинице, где она была так счастлива, Ева дает волю слезам.
Ирена Деммин, дочь Евы, живет в новой социалистической Германии, и для нее открыты любые пути. Она твердо идет к намеченной цели, ей чуждо понимание сложности жизни. И только постепенно актриса раскрывает сходство Ирены с матерью: сочетание твердости и мягкости, бескомпромиссности и чуткости, стойкости и нежности.
Исследование характера героини, созданного Лужиной, продолжалось и в картинах более прозаических, достоверных, лишенных метафоричности, как, например, в «Большой руде» В. Ордынского по повести Г. Владимова. Лужина появлялась в эпизодической роли продавщицы газировки Веры.
Кругом мусор, пыль, ходят грубоватые и очень земные шоферы. И вдруг за лотком миловидная, ясноглазая девушка, спокойная, приветливая, исполненная достоинства. Сначала это казалось нарочитым. И лишь постепенно открывался смысл выбора режиссером исполнительницы. Неожиданная вначале Вера — Лужина была очень уместной в трудных рейсах Проня- кина и как бы сама уточняла идейную направленность фильма — о необходимости человеческого внимания, постоянной заинтересованности людей друг другом.
Но, в сущности, Вера была продолжением прежней темы актрисы.
Несколько в ином аспекте раскрывалась героиня Лужиной в фильме «Тишина» В. Басова по роману Ю. Бондарева. И все-таки Нина возникла в творчестве Лужиной закономерно. Уже в ее прежних созданиях при всей бесспорности высокого строя их души порой проскальзывала некоторая излишняя ровность, желание уйти от повседневных житейских коллизий. В ткани очень конкретного, резко конфликтного произведения, каким является «Тишина», это ощущалось как холодно- ватость, как чрезмерная изолированность от действительности. Новая героиня Лужиной живет в стороне от достаточно накаленных страстей своего времени. Когда в сложную послевоенную пору перед людьми встал вопрос о том, на каких моральных основах жить дальше...
Последние роли Лужиной отличаются большей сочностью, бытовой характерностью. Это бойкая, активная в своем отношении к жизни Анфиса («Любовь Серафима Фролова»), разбитная и непокорная Варвара («Главный свидетель»), измученная беженка («Золото»).
Но и эти героини Лужиной, при всей их заземленности, не лишены лирического начала.
Особенно чувствуется оно в Анфисе. Вернувшись с фронта и обнаружив многочисленные любовные похождения своего тылового супруга, Анфиса ринулась в непримиримую борьбу с соперницами. Но, отвоевав мужа, она навсегда покинула родной дом. Удачи сопровождали актрису не в сценах семейных баталий, а в моменты женской скорби о ненужности пронесенной через всю войну любви к непутевому Ромке.
Эти роли сыграны актрисой с профессиональным мастерством. Но хочется, чтобы «лучистое» дарование Лужиной продолжало воплощаться на экране в образах более ему соответствующих — светлых и лирических" (Данилова, 1972).
(Данилова Л. Лариса Лужина // Актеры советского кино. Вып. 8. Л.: Искусство, 1972).