Лариса Лужина

"Лариса Лужина не принадлежит к актерам, претендующим на бытовую конкретность создаваемых ею обра­зов. Она не склонна к характерно­сти, ей не нужен точный бытовой жест, а в облике ее героинь не про­читывается определенная и насы­щенная биография. Лужина всегда играет чуть идеальную, поэтическую девочку из сказки, похожей на жизнь, или из жизни, напоминающей сказку. Ее героини изначально на­граждены прекрасными качествами цельности и доброты, справедливо­сти и благородства, и с удивительной стойкостью они проносят все эти ка­чества незамутненными, нимало не поблекшими, через цепь обстоя­тельств сложных и суровых. Секрет успеха актрисы именно в способно­сти с заразительной силой воплотить идеал благородства, чистоты и пре­данности, нетленный во все времена".

Читаем статью, опубликованную в 1972 году:

"Тоненькая белая фигурка метнулась к окну. Раскинув руки, она поднялась над ранеными, и звеня­щий голос понесся навстречу немец­кому самолету: «Дурак, косой, трус! Улетай, трус, пока не сбили!» Как заклинание, несколько раз прозву­чали эти слова, и чудо сверши­лось — фашист улетел. Возбужден­ная, ожесточившаяся в своем бессилии, только что охваченная на­стоящей паникой, палата тяжело раненных возвращалась к обычной жизни и уже весело смеялась над странным поведением своей сани­тарки.

Весь этот эпизод диковинного единоборства человека и машины более всего походил на сказку, ту самую сказку, где добро осиливает зло, где правда успешно спорит с кривдою, где награда ждет стойких и смелых. В этом современном фильме, повествовавшем о войне, хотя и очень мало похожем на дру­гие ленты на эту тему, как бы вновь оживала та самая сказочная, а вер­нее — высшая нравственная истина, которая и составляет существо вся­кого народного миросозерцания. Сыграть эту юную девушку, одер­жавшую победу над врагом куда более могущественным, чем все Ка- щеи и ведьмы прошлого, в поведе­нии и облике которой заключена не обиходная, ежедневная, сегодняш­няя, бытовая, а высшая нравственная правда, довелось Ларисе Лужиной в фильме «На семи ветрах».

Лариса Лужина не принадлежит к актерам, претендующим на бытовую конкретность создаваемых ею обра­зов. Она не склонна к характерно­сти, ей не нужен точный бытовой жест, а в облике ее героинь не про­читывается определенная и насы­щенная биография. Лужина всегда играет чуть идеальную, поэтическую девочку из сказки, похожей на жизнь, или из жизни, напоминающей сказку. Ее героини изначально на­граждены прекрасными качествами цельности и доброты, справедливо­сти и благородства, и с удивительной стойкостью они проносят все эти ка­чества незамутненными, нимало не поблекшими, через цепь обстоя­тельств сложных и суровых. Секрет успеха актрисы именно в способно­сти с заразительной силой воплотить идеал благородства, чистоты и пре­данности, нетленный во все времена.

Вероятно, это своеобразие Лужи­ной, неясный внутренний свет ее личности, способный потеряться и поблекнуть в торжественной обста­новке экзамена, привели к тому, что девушка осталась незамеченной на приеме в Ленинградском театраль­ном институте.

Лужина вернулась в Таллин, работала на фабрике, была манекенщицей в Доме моделей. Но мечта о сцене не покидала ее. На нее обратили внимание в самодея­тельности и пригласили сниматься. ...

Теперь Лужину, имевшую неко­торый кинематографический опыт, приняли во ВГИК. Впрочем, во время учебы ее находили маловыразитель­ной, нереалистичной, слишком «го­луб*й». Это были нелегкие годы в мастерской С. А. Герасимова, кото­рый всегда старался помочь ученице и у которого она играла роль Кате­рины Ивановны в учебном спектакле «Братья Карамазовы».

Но художественная тема Лужиной еще не сложилась. Ее творческий облик не приобрел определенности и законченности. Актриса не находи­ла себя в фильмах реалистически достоверных, прозаических. Она как бы выпадала из их художественного строя. Заметна была и ее инород­ность, неслиянность с другими пер­сонажами. Она существовала как бы в другой сфере, жила в своем, осо­бом ритме. Чтобы зазвучать, даро­вание актрисы должно было найти близкий ей художественный матери­ал, совпасть с обобщенно-поэтиче­ским видением мира режиссера и сценариста.

Именно так и произо­шло в фильме С. Ростоцкого и А. Га­лича «На семи ветрах», где Лужина впервые играла главную роль.

Здесь ей оказалась близка поэти­ческая интонация режиссера, услов­ность его повествования о девушке, приехавшей на передний край войны и стойко ждущей там своего жениха. В советском кино тех лет парадные фильмы о войне уже сменились до­стоверными лентами о рядовом ге­роизме, о боевых эпизодах локаль­ного плана. И стала настойчиво ощу­щаться потребность в новом взгляде на военную тему, в ее новой худо­жественной трактовке. Эта новая трактовка неожиданно, а может быть, и закономерно оказалась в прямом родстве с уже ведомой, но основательно забытой интерпрета­цией времен самой войны.

Фильм «На семи ветрах» — это как бы своеобразная вариация на симонов­скую тему «Жди меня».

Уже само многообразие жанро­вых вариаций этой темы — от лири­ческой до драматической — говори­ло о том, что художественная ем­кость ее была велика. Она вобрала в себя мотивы великой любви и беспредельной верности, духовной красоты и нравственной силы рус­ской женщины. Эта тема не могла, не должна была совсем исчезнуть в послевоенном искусстве. И она вновь возродилась в фильме «На семи вет­рах», разработанная уже в драмати­чески повествовательном плане, но сохранившая поэтическую обобщен­ность и страстную лирическую силу.

Фильм «На семи ветрах» — это кинематографический памятник со­ветской женщине, ее мужеству и стойкости. Это поэтическая баллада о войне, вызванной темными сила­ми и побежденной человеком. Бал­лада требует не бытовой точности, а верности основного тона, мелодии и ритма. И все это было в героине фильма Светлане, в героине Лужиной.

О недавно пере­несенном тифе свидетельствуют только коротко остриженные воло­сы Светланы, о нелегкой фронто­вой доле — великоватая мужская те­логрейка да шапка-ушанка. На лице девушки нет следов усталости, ху­добы болезни, ее тонкие гибкие пальцы вряд ли подтверждают, что Светлана состирала и обморозила руки. Она мало меняется на протя­жении фильма, всегда ровна, спо­койна, отзывчива.

Внутренней правдой образа Свет­ланы— Лужиной становится ожида­ние, но не пассивное или томитель­ное, а деятельно-драматическое, связанное с общей борьбой с вра­гом. Она не просто ждет, стоит, как символ, а завоевывает это свое пра­во на ожидание. Незаметная и не­признанная, не зачисленная на до­вольствие, она выполняет любую работу. Она помогает членам редак­ции, затем дежурит у раненых, она идет в смертельно опасную развед­ку по заданию боевого отряда. Для всех она — приветливая «хозяйка до­ма» на «семи ветрах». Но люди при­ходят и уходят, а Светлана остается, чтобы здесь встретить любимого.

И полностью раскрывается она в мечте. Вспомним сцену, когда Свет­лана— Лужина ждет пробуждения закрывшегося до макушки и заснув­шего в ее комнате военного. Ей хо­чется хоть на миг увидеть в нем сво­его Игоря. Глаза девушки лучатся счастьем, трепетным ожиданием.

Она и боится спугнуть призрачность надежды, и всем своим существом жаждет, чтобы спящий проснулся. Бережно касается она его вещей, гладит рукав шинели. Нежность во всем — в этих легких прикосновени­ях, в сияющих глазах, в полуулыбке. И, зажмурившись от радости, ждет Светлана, когда спящий, наконец, сбросит с лица покрывало.

Актрисе удалось и трудное объяснение ее героини с удачливым журналистом Суздалевым. В словах Светланы, отвергавших любовь-од­нодневку, любовь на безлюдье, был элемент ложной патетики. Но у Лу­жиной они были проникнуты подлин­ным негодованием и исполнены ве­рой в свое настоящее, единственное чувство. И третья сцена. Среди пи­сем, застрявших на заброшенной почте, есть и ее, Светланино, пись­мо. В осажденном насмерть доме не сочтется за грех немного пораз­влечься чужими довоенными радо­стями и горестями. Так случается, что Светлане приходится читать вслух свое письмо. Голосом, полным любви, прерывающимся от волне­ния, произносит она заветные слова, адресованные только одному, не­повторимому и незаменимому. Но для измученных солдат эти слова и манера чтения Светланы подтвер­ждают то, что и их ждут, так же стойко, преданно и верно.

Когда немецкий режиссер И. Хюбнер увидел Лужину в «На семи вет­рах», то сразу же решил, что только она может исполнить главную жен­скую роль в его многосерийном телевизионном фильме «Доктор Шлютер». У других членов съемоч­ной группы сначала были сомне­ния — сможет ли русская сыграть немку. Но при встрече, рассказыва­ет сценарист К. Эгель, эти сомнения сразу же отпали. Актриса покорила всех «внутренним светом», обаяни­ем, цельностью. Это была, конечно, она — героиня будущего фильма, непреклонная и нежная, женствен­ная и решительная антифашистка Ева Дорн.

Лужина понимала сложность предстоящей работы. Чтобы макси­мально приблизиться к образу Евы, актриса научилась свободно вести роль по-немецки. И хотя фильм все- таки потом озвучивали из-за акцен­та, это помогло ей не быть инород­ной рядом с партнерами. Но не только добросовестность и профес­сионализм позволили Лужиной спра­виться с этой сложной задачей.

В свободе перехода из одной нации в другую еще раз сказались особен­ности дарования актрисы, ее умение передавать высокий строй челове­ческой души, некую вневременную положительность, идеальность и чи­стоту.

Сначала участие Лужиной в «Докторе Шлютере» должно было ограничиться первой серией — Ева Дорн погибала в концлагере. Но ин­дивидуальность актрисы затрудняла для создателей картины поиски ее наследницы. И на роль дочери Евы—Ирены снова была приглаше­на Лужина. Обе роли принесли ис­полнительнице широкое зритель­ское признание и премию — золо­тую ветвь телевидения ГДР.

В Еве, как и в других героинях Лужиной, сильны качества прекрас­ные и возвышенные. И хотя ее ком­мунистическая деятельность мало развернута в картине, лучшие черты Евы проявляются в отношениях с Мартином Шлютером. Сначала де­ловые, они скоро переходят в лю­бовные. И актриса находит для сво­ей героини особые ритмы. Все, что ни делает Ева — говорит ли, дви­гается, слушает, думает, — наполне­но любовью. Тревоги и переживания Мартина, с трудом выбирающего свой жизненный путь, мгновенно от­ражаются на ней. Она отзывчива, нежна, внимательна. Она — вся в любимом и для него. Но именно по­этому предприимчивость, хитрость, интриги Мартина не укладываются в сознании Евы. Его женитьба на раз­вратной дочери коммерсанта Вальберга во имя вступления в клан сильных мира сего так потрясает Еву, что ей трудно прийти в себя. Не гнев, не боль, а растерянность и недоумение сначала отражаются на ее лице, а потом сменяются глубо­чайшим презрением.

Заданные в начале стойкость и мужество Евы подхвачены актрисой в финале. Повзрослевшая, худень­кая и скованная сидит Ева в поезде с адвокатом Вальбергов, который ради спокойного будущего молодых супругов должен проследить за ее отъездом из города. Все это причи­няет ей нестерпимую боль. Но Ева держится и даже находит в себе си­лы предупредить друзей: «Шлютер — опасность». И лишь в маленькой загородной гостинице, где она была так счастлива, Ева дает волю слезам.

Ирена Деммин, дочь Евы, живет в новой социалистической Германии, и для нее открыты любые пути. Она твердо идет к намеченной цели, ей чуждо понимание сложности жизни. И только постепенно актриса рас­крывает сходство Ирены с матерью: сочетание твердости и мягкости, бес­компромиссности и чуткости, стой­кости и нежности.

Исследование характера героини, созданного Лужиной, продолжалось и в картинах более прозаических, достоверных, лишенных метафорич­ности, как, например, в «Большой руде» В. Ордынского по повести Г. Владимова. Лужина появлялась в эпизодической роли продавщицы газировки Веры.

Кругом мусор, пыль, ходят грубоватые и очень зем­ные шоферы. И вдруг за лотком ми­ловидная, ясноглазая девушка, спо­койная, приветливая, исполненная достоинства. Сначала это казалось нарочитым. И лишь постепенно от­крывался смысл выбора режиссе­ром исполнительницы. Неожиданная вначале Вера — Лужина была очень уместной в трудных рейсах Проня- кина и как бы сама уточняла идей­ную направленность фильма — о не­обходимости человеческого внима­ния, постоянной заинтересованности людей друг другом.

Но, в сущности, Вера была про­должением прежней темы актрисы.

Несколько в ином аспекте раскры­валась героиня Лужиной в фильме «Тишина» В. Басова по роману Ю. Бондарева. И все-таки Нина воз­никла в творчестве Лужиной законо­мерно. Уже в ее прежних созданиях при всей бесспорности высокого строя их души порой проскальзыва­ла некоторая излишняя ровность, желание уйти от повседневных жи­тейских коллизий. В ткани очень конкретного, резко конфликтного произведения, каким является «Ти­шина», это ощущалось как холодно- ватость, как чрезмерная изолиро­ванность от действительности. Новая героиня Лужиной живет в стороне от достаточно накаленных страстей своего времени. Когда в сложную послевоенную пору перед людьми встал вопрос о том, на каких мо­ральных основах жить дальше...

Последние роли Лужиной отли­чаются большей сочностью, бытовой характерностью. Это бойкая, актив­ная в своем отношении к жизни Ан­фиса («Любовь Серафима Фроло­ва»), разбитная и непокорная Варва­ра («Главный свидетель»), измучен­ная беженка («Золото»).

Но и эти героини Лужиной, при всей их заземленности, не лишены лирическо­го начала.

Особенно чувствуется оно в Анфисе. Вернувшись с фронта и обнаружив многочисленные любов­ные похождения своего тылового супруга, Анфиса ринулась в непри­миримую борьбу с соперницами. Но, отвоевав мужа, она навсегда по­кинула родной дом. Удачи сопро­вождали актрису не в сценах семей­ных баталий, а в моменты женской скорби о ненужности пронесенной через всю войну любви к непутево­му Ромке.

Эти роли сыграны актрисой с про­фессиональным мастерством. Но хочется, чтобы «лучистое» дарова­ние Лужиной продолжало вопло­щаться на экране в образах более ему соответствующих — светлых и лирических" (Данилова, 1972).

(Данилова Л. Лариса Лужина // Актеры советского кино. Вып. 8. Л.: Искусство, 1972).

Wiki